Неточные совпадения
Невозможно отделить философское
познание от совокупности духовного опыта человека, от его религиозной веры, от его
мистического созерцания, если оно есть у человека.
Мистическое и религиозное
познание не менее общеобязательно и твердо, чем
познание научное и рациональное, потому что растет из недр церковного сознания и церковного разума.
Лосский хочет построить теорию
познания, сделав вид, что он ничего не знает о мире, что эта теория знания может привести как к материализму, так и к
мистической метафизике.
Способ лечения может быть лишь один: отказ от притязаний отвлеченной философии, возврат к
мистическому реализму, т. е. к истокам бытия, к живому питанию, к
познанию как функции целостного процесса жизни.
Мы признаем различные ступени
познания:
познание научное не должно быть смешиваемо с
познанием мистическим, хотя и на научное
познание может быть пролит
мистический свет.
Но Божественный Логос живет, действует и сообщает дары благодатного
познания лишь в церкви, лишь в ее
мистическом вселенском организме.
Новая теория восприятия и суждения, новое истолкование механизма
познания в духе
мистического эмпиризма представляют старое знание в новом освещении.
Лосский считает всякое
познание интуитивным и
мистическим, даже самое элементарное.
Для
познания научного я утверждаю прагматический позитивизм, для
познания высшего —
мистический реализм, для критической гносеологии — этой дурной метафизики — не остается места.
Для рассудка («чистого разума») такое удостоверение, может быть, и является «
мистическим» и установляется «верою», но это показывает только всю условность и недостаточность отвлеченно-рассудочного понимания
познания, ибо корень
познания жизненно-прагматический, и понятие эмпирии должно уже наперед включать в себя признак действенности, ощупывающей вещи и отличающей идеальности от реальностей (кантовские «талеры» в воображении или в кошельке) [Имеется в виду рассуждение И. Канта в «Критике чистого разума» (Кант И. Соч · · В 6 т. М., 1964.
Мистическое самоуглубление, как и расширение научного или оккультного
познания, само в себе также не содержит ключа к религиозному постижению мира, — и оно нуждается в религиозных аксиомах откровения, лишь чрез них живым светом загораются его богатства.
С. 581 750.], говорит о вере как установляющей бытие предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь: согласно этому учению, акт веры присутствует в каждом познавательном акте [Эта теория подвергнута разбору проф. А. И. Введенским в его сборнике «Философские этюды» в очерке под заглавием: «
Мистическая теория
познания Соловьева».].
Религия, которая останавливается на мистицизме и равнодушна к религиозному
познанию, дефектна, она склоняется, с одной стороны, к эвдемонизму, к услаждению своим
мистическим экстазом, а с другой — легко подпадает влиянию какой-либо церковной ортодоксии (в глазах Гартмана — смертный грех).
Между тем, строго говоря, между религиозной верой и «
мистическим эмпиризмом» столь же мало общего, как и вообще между верой и
познанием, в составе коего интуиция есть, действительно, совершенно неустранимый элемент.
Росмини признает общеобязательную интуицию в философском
познании, но решительно отрицает интуицию Божества и допускает
познание Божества лишь через посредство рефлексии разума, т. е. отвергает
познание мистическое.